И С К У П Л Е Н И Е (Раиса КРАПП) страница 41

 - А в качестве кого я тебя устраиваю?
 Секунд пять Антон смотрел на нее, потом проговорил:
 - Прости, я сегодня соображаю туго. Чего ты такое спросила?
 - Ты сказал - не в качестве опекунши. А в каком?
 Антон опять сосредоточенно посмотрел на нее, потер лицо руками.
 - Давай четко и медленно - чего ты от меня хочешь? - устало спросил он.
 - Чтобы ты сделал мне предложение.
 Брови Антона полезли на лоб.
 - А почему не удочерить?
 - В качестве отца ты мне не нужен. Да и зачем мне два?
 - Даже со скидкой на водку... да не так уж много я тебе и налил... Ты сама-то слышишь, что ты говоришь?
 - Перестань ты прикидываться слепым. Ты же знаешь, что я тебе люблю, по-настоящему и много лет.
 Некоторое время Антон стоял неподвижно, устремив глаза вниз, потом тяжело подошел к телефону.
 - Кому звонишь?
 - Глебову.
 Анюта смотрела, как он набирает номер, потом спорхнула с дивана, положила руку на рычажок.
 - Ночь ведь. Они спят.
 - Я хочу, чтобы отец забрал тебя.
 - Я давно уже совершеннолетняя.
 - Анютка... Уходи, убирайся отсюда!
 - Не гони меня, - тихо проговорила она. - Я ведь знаю, ты не хочешь, чтобы я ушла. А гонишь - от страха, потому что иначе придется себе в этом сознаться.
 - Милый ребенок, для своих эротических фантазий ты выбрала первого попавшегося мужика, что под рукой оказался. Чем я виноват, что оказался этим первым попавшимся? Нельзя быть такой неразборчивой. Будь добра, найди для любовных экспериментов кого помоложе.
 - Да-да, сообщи мне, сколько тебе лет. Я понимаю, почему ты так со мной разговариваешь - надеешься, что разобижусь и уйду? Я не обижусь. Мне на этот разговор трудно было решиться, и не за этим я сегодня ехала... но хорошо, что так получилось. Антон, ты ведь тоже любишь меня, хоть себе-то признайся. Так почему мы должны с собой бороться? Из-за разницы лет? А разве любовь непременно должна укладываться в какой-то регламент? Вот до сих пор можно, а тут - уже не сметь? Слышишь ты меня? Антон, я люблю, я хочу быть с тобой, жить в твоем доме, дарить свою любовь. Почему нельзя, скажи мне?
 Помолчав, он проговорил тихо угасшим голосом:
 - Потому что я слишком стар...
 Нюта покачала головой:
 - Ах, как жалобно! Нашел же слово. Не твое оно, не бери лишнего. Может тебе шестьдесят? Семьдесят? Да папа насколько старше тебя, а когда он первый раз у меня в институте появился, девчонки отпали. Представляешь, ни одной не пришло в голову, что это мой отец. Они решили, что я такого шикарного мужика закадрила.
 - Бог мой, Нюта, что за босяцкий лексикон?
 - Антон, милый, назови меня своей невестой, и ты увидишь, каким образцом добродетели я могу быть.
 - О, Боже, - Антон сел в кресло, уткнулся лицом в ладони. Анюта терпеливо ждала, когда он заговорит. Он потер переносицу, неловко заговорил: - Анюта, я хочу, чтобы этот разговор никогда больше не повторился. Уясни раз и навсегда - между тобой и мной все останется так, как есть.
 - Не останется! Ах, какой благородный, готов принести свою любовь в жертву! Кому! И на черта мне эта жертва? Да ты просто трусишь! Тебя удобнее водить шлюх в этот дом! Ну так я стану такой, как эта... вчерашняя! Я буду преследовать тебя, навязываться! Я пересплю с кем угодно, забеременею и скажу маме, что это твой ребенок!
 - Дура! - Антон оттолкнул ее, она упала на ковер, всхлипнула.
 - Это ты... глупый... - проговорила она дрожащим голосом. - Ну, давай, будь благородным... Решил мне жизнь не портить, да? Все останется, как есть? Хорошо, пусть останется. Я буду жить с тобой рядом и стареть. Через сколько лет ты сочтешь, что мне уже нечего терять? Не нужен мне никто, Антон! Зачем мне свою душу ломать и искать кого-то, если я знаю своего единственного, нужного мне. С тех пор, как я стала осознавать себя, я видела тебя и папу. Я знаю, каким должен быть настоящий мужчина и знаю, какая это редкость. Какое счастье, что один из них со мной рядом - самый добрый, мудрый, самый лучший. Когда ты на меня смотришь, у меня аритмия начинается. А твои руки! Я могу любоваться ими бесконечно, какие они сильные, нежные, какие бережные. Знаешь, я обожаю болеть. Не надо объяснять почему? Когда я воображаю, что эти руки сжимают меня в объятиях, у меня перехватывает дыхание. Обними меня, Антон, сколько я могу жить иллюзиями? - Она заторопилась в ответ на его протестующий жест. - Погоди, наберись смелости поговорить со мной об этом. Прости, если причиняю тебе боль... но разве ты не устал жить на краю чужого счастья? Это не твое окно в ночи, не твой очаг. Сколько можно тянуться к тому, что никогда не станет твоим?
 Антон долго молчал, потом проговорил глухо:
 - Сама поняла или подсказал кто?
 - Я же не без глаз, - все так же тихо ответила Анюта. - А чего не увидела - сердце подсказало.
 - Ты умнее, чем я ожидал, - коротко усмехнулся Антон.
 - Да, ты так старательно убеждаешь себя, что я несмышленыш, что почти веришь в это - "ах, малышка, ах, детка"! Тебе так удобнее.
 - Ну, коль ты взрослая и такая умная... Ты не можешь ни понимать, что я могу... иметь отношения с кем угодно, но не с тобой...
 - Почему? Психологический барьер? Как смотреть в глаза любимой женщине и просить руки ее дочери? Вроде как изменять ей?
 - Уж не ревнуешь ли ты? - поморщившись, горько усмехнулся Антон.
 - Для этого надо быть совершенной идиоткой. Я знаю тебя, маму, отца. Я уверена, ты ее даже не поцеловал ни разу... ну, может, как брат. Мама - она как солнышко. Как же можно ее не любить? И как ревновать к солнышку? Неужели ты не понимаешь, какой счастливой можешь меня сделать? Я представить не могу, что мне надо уехать от мамы, от отца, войти в чей-то, совершенно чужой мне дом... И от одного тебя зависит сохранить для меня все это. Почему ты не хочешь, чтобы я была счастлива?
 - Анюта... если уж для тебя не секрет, что всю жизнь я люблю одну женщину... твою мать... Как же ты хочешь видеть меня своим мужем, если я люблю другую?
  - Почему другую? Ты меня любишь. А мама... Это что-то другое. Я чувствую, но как объяснить... Если случится так, что она вдруг станет свободной, ты ведь не женишься на ней... Будешь всю жизнь рядом, самым верным другом, опорой, но не мужем.
 Антон усмехнулся.
 - Устами младенца...
 - Знаешь, я должна быть с тобой совсем честной... Я такой мудрой не всегда была. Помнишь меня лет в 13-14?
 - Еще бы! Твой переходный возраст!
 - Антон, я тогда очень гадкой была? - виновато спросила Анюта.
 - Ну, так уж я не сказал бы...
 - Нет- нет, я знаю, я была маленьким чудовищем.
 - Если честно, ты доставила мне немало горьких часов. Я не мог понять, за что ты вдруг стала так ненавидеть меня. Ты, как ежик, ощетинивалась колкостями, язвительностью, я стал для тебя врагом номер один.
 - Ты прости, ладно?
 Антон улыбнулся:
 - К счастью, это не слишком долго продолжалось.
 - Папа моей дури конец положил. Он-то безошибочный диагноз поставил. Все было из-за того, что я впервые задумалась об отношениях между тобой и мамой. Что-то поняла, что-то дофантазировала... Короче, накрутила себе такого, что раздражалась на отца - как он может такое допускать, а тебя, действительно, ненавидела и любила одновременно, рвала сердце между любовью и ненавистью, места себе не находила, а выливалось все на тебя. Теперь мне стыдно - это самое гадкое, что я сделала в жизни. А папа однажды зашел ко мне после очередной, совершенно дикой выходки, положил передо мной книжку и сказал: "Пощади его". Я потом книжку эту, чуть ни каждую страницу улила слезами от стыда, от раскаяния, что мучила тебя, а ты терпел мои выходки. Если бы тогда меня кто-нибудь как следует, выпорол, я бы только благодарна была. А про тебя после той книжки я все-все поняла и полюбила... - Анюта искала слово. - Наверно, так религиозные фанатики своего Бога любят. А мое божество - ты.
 - Что же это за книжка, что все про меня объясняет?
 - Не про тебя. Про одного русского писателя. Только после нее я поняла, что тебя не ненавидеть надо, а преклоняться перед тобой.
 После длинной паузы Антон спросил, не глядя на Анюту:
 - Отец что, догадывался... о твоих фантазиях в отношении меня?
 - Боишься назвать вещи своими именами? - усмехнулась Анюта. - Что люблю тебя? Разумеется. Он всегда все понимал про меня раньше меня самой. Ты же его знаешь.
 - Да, действительно, я настолько знаю Глебова, что мог этот вопрос и не задавать. - Он провел рукой по лицу, проговорил: - Все же я здорово пьян. Я не должен был позволять тебе этот разговор. Наверно, я сказал что-то, о чем пожалею завтра. Но если даже не сказал - ты сказала... И я уже не смогу сделать вид, что ничего не случилось и между нами не может быть прежних отношений. Это плохо. - Он внимательно посмотрел на нее, провел пальцем по щеке. - Не надо было тебе приезжать. Идем, я отвезу тебя домой. Не надо нам... лишнее все это.
 Он встал из кресла, и поспешно поднялась Анюта.
 - Хорошо, - согласно кивнула она. - Я уйду. Но... награди меня за мою послушность... поцелуй меня.
 Пальцы Антона сжали ее плечи и резко отстранили от себя, будто Анютины губы уже коснулись его.
 - Сумасбродка! Разумеется, ты привыкла получать любую игрушку, - твой отец слишком потакал обожаемому дитяти. Но я не игрушка, мои чувства - не предмет детских капризов!
 - Вот именно! Я как раз и хочу, чтобы ты понял - это не детский каприз, я не ребенок! Поцелуй меня, может, тогда ты почувствуешь во мне женщину!
 Антон встряхнул ее.
 - Прекрати! Немедленно прекрати! Тебе будет стыдно!
 Анюта закрыла лицо руками.
 - Будет стыдно?.. А сейчас, думаешь... Все не то, не так... Я вешаюсь на тебе от отчаяния... Потому что ты, любя меня - а ты любишь, я знаю... Но ты готов предать эту любовь, отказаться от меня - почему, Антон? Ради чего!? Кто этого от тебя требует!? Что мне еще сделать, чтобы ты понял - не надо мне этой жертвы! Что я могу? - сквозь слезы проговорила Анюта. - Я совсем даже не умная и на любой мой довод ты находишь свое "нет". Что я должна сделать? Мне стыдно... Прости...
 Она больше не могла говорить, стояла, низко наклонив голову, прижав к лицу ладони, пытаясь задавить всхлипывания.
 - Ну вот! Полночи доказывала, что уже большая, а плачешь совершенно по-детски. Взрослые женщины плачут молча и слезы красиво струятся по их щекам.
 - Не смей надо мной смеяться... знаток! - всхлипывая, но сердито сказала Анюта.
 Вздохнув, Антон усадил ее в кресло.
 - Милый ребенок. Раньше ты набивала себе шишки на лбу и училась твердо держаться на ногах. Отрицательные эмоции те же шишки - взрослей. Это полезно. - Антон намеренно говорил насмешливо, с ноткой цинизма - пусть она начнет злиться, наконец, что ли... И не выдержал, не переломил себя до конца, присел на подлокотник кресла, провел рукой по ее волосам. - Успокойся... не плачь, не надо. Все пройдет, все шишки заживут.
 Она быстро подняла голову и у Антона сжалась сердце - Кирины широко открытые глаза смотрели на него, и это он позволил любимым глазам наполниться горечью слез...
 - Все заживает, Антон? Все? А твоя боль? Тебе больше не горько, что любимая женщина - не твоя? Ведь не проходит, если настоящеее, тебе ли не знать. Зачем ты мне этой боли желаешь?
 - Анюта, - глухо сказал Антон, - это жестоко...
 - Прости, - она сморщилась, - я не хотела... прости...
 Он прижал ее голову к груди, гладил волосы. Она затихла, только прерывистое дыхание опаляло ему грудь сквозь рубашку. Он чувствовал - она плакала беззвучно. Он и сам готов был заплакать, чтобы слезами излилась жгучая горечь. Что он завтра должен решить? Бросить в машину чемодан и бежать от этой девочки? Остаться? Один он мог бороться с собой, но против нее и себя - нет. Как все было просто - он души не чаял в этой крошке с Кириными глазами. Брал ее на руки - частичку Киры - и был от этого счастлив. В малышке он любил Киру. Теперь, когда любовь его получила столь мощную подпитку, - прикосновения, тепло маленького тельца, его аромат, - любовь овладела им, стала неодолимой. Он не мог противиться ей, когда приходил к Глебовым и навстречу ему несся этот комочек тепла и нежности, Малышка обвивала его ручонками, тыкалась мордашкой в шею, в щеку. Он не мог противиться, когда видел слезки в прекрасных глазах и приходил облегчить боль, вылечить или просто успокоить. Да и не хотел бороться. А девочка росла. И когда он понял, что любовь его принадлежит не Кире, а девочке с пытливыми глазами, было уже поздно.
 Он вздохнул. Анюта медленно подняла лицо, потом руку, провела кончиками пальцев по щеке. Он отстранился.
 - Анютка, лет через пятнадцать-двадцать я превращусь в развалину, а ты...
 - Это целая вечность! - воскликнула она.
 Антон дернулся было встать, но она сжала его руки, и снова заблестели в глазах слезы. Но не они и не судорожно сжавшиеся пальцы остановили его - отчаяние в глазах, в задрожавших бровях, и он не встал, не отошел, способный лишь на видимость протеста, когда сказал:
 - Анютка... не железный же я...
 Голос подвел, и вместо насмешливой защитительной фразы получилось хрипло и умоляюще. Она не шевельнулась. Только глаза умоляли не оттолкнуть пренебрежительно, не отвернуться. Она перевела взгляд на губы Антона, и он медленно наклонился, коснулся ее лба. Она судорожно вздохнула, как будто испугалась. И этот непроизвольный вздох сломал так старательно возводимую Антоном баррикаду и как вода из взорванной плотины, нахлынула на него безграничная нежность к этому чистому, доверчивому, юному существу, с которым всего несколько минут назад он так отчаянно сражался... Ладони скользнули на тонкие плечи, он склонился к раскрывшимся ему навстречу, припухлым от недавних слез губам...

 Когда Виталий спустился, одетый к утренней пробежке, Анюта уже была внизу. Против обыкновения, она не заставила себя ждать.
 - День начинается с приятного сюрприза, - улыбнулся Виталий. - Доброе утро, дочь.
 - Привет, папа, - Анюта подставила ему щеку для поцелуя. - Помчались?
 Трава была мокрой от ночного дождя, но небо сияло бездонной голубизной. На берегу озера они, как обычно, остановились полюбоваться причудливыми струями тумана над зеркальной гладью озера.
 - Ночью ты сильно промокла?
 - Нет, - машинально ответила Анюта и быстро обернулась. - А ты откуда знаешь?
 Виталий засмеялся и, не отвечая, спросил:
 - Где вы изволили быть ночью, сударыня?
 Нюта на мгновение смешалась, но сейчас же снова прямо посмотрела на отца:
 - Я была у Антона.
 Несколько мгновений он с улыбкой смотрел на нее, потом неожиданно спросил:
 - Ты счастлива?
 - Папка! - изумленно вскрикнула Анюта и вдруг подбежала к нему, обняла за шею, спрятала лицо на груди. - Папка, откуда ты все всегда про меня знаешь?
 - Ты моя частичка. И я тебя очень люблю.
 - Ты лучший в мире папка! Я готова сама себе завидовать, что ты у меня такой.
 - Анют, - Глебов отстранил дочь. - Мама-то прежде меня должна была узнать.
 Она замотала головой.
 - Почему?
 - Пап, я себя ужасно вела. Мама бы никогда так не сделала. Я очень стараюсь быть такой, как она, но на этот раз была безобразно хуже... Мне стыдно перед ней.
 - Моя маленькая, глупенькая дочурка. Тебе нужно это пятнышко на твоем счастье? Пусть оно будет ослепительным и чистым. И неужели ты сомневаешься в маме? Она будет очень рада. И за тебя, и за Антона.
 - Антон сегодня приедет к тебе.
 - Тем более. А знаешь, вчера поздно вечером звонил Алеша.
 - Ой, что же ты молчал столько! Скоро он вернется?
 - Теперь скоро. Вы с ним будто договорились, он тоже сообщил потрясающую новость. Твой брат женился и везет жену домой.
 У Анюты приоткрылся рот от изумления.
 - Алешка?.. Женился?.. Почему?..
 - Ты хотела сказать - почему там? Чтобы ей разрешили выезд.
 Анюта радостно засмеялась:
 - Папа, папулечка, как это здорово! У нас будет сразу две свадьбы! Папа, когда он приезжает? Я ужасно хочу поскорее увидеть его жену!
 - Анютка, угомонись. Кстати, мама хотела тебя сразу же и сказать об этом, вечером. И обнаружила, что тебе нет.
 - Папа, какая я счастливая!
 - Мы с мамой тоже. Но как вы поспешили вырасти... Мы и не заметили, как это произошло. - Виталий вздохнул, но улыбка его была светлой. - Идем поскорее к маме, пусть ей ни на минуту не будет одиноко.

 - Алеша, я уже не хочу пить, я в машину пойду.
 В маленьком придорожном кафе было безлюдно.
 - Хорошо, иди, я только за сигареты расплачусь.
 Оля пошла к выходу, стараясь не смотреть на здоровенного, похожего на бритую гориллу парня с обнаженными, искусно татуированными плечами. Слава Богу, второй ушел куда-то, а то хоть словом бы, да зацепили... Ольга чувствовала, как он пожирает ее глазами.
 ...Алексей услышал приглушенный вскрик, метнулся к двери. Сзади еще грохотали снесенные им стулья, когда он был уже снаружи. Оля извивалась в руках стриженого амбала с мощным загривком - он пытался запихнуть ее в машину.
 - Эй! - Алеша хлопнул его по плечу - тот обернулся. - Отпусти ее, лысый.
 - Wha-a-at? - начал медленно распрямляться амбал.
 - "Что-что..." Расплодилось вас, тупых головастиков, - проговорил Алеша.
 В следующее мгновение Ольга увидела, как стриженый катится по асфальту туда, куда направил его хлесткий удар. Дрожа, она метнулась к Алексею, прижалась к нему. Глянув поверх плеча, она испуганно вскрикнула - из кафе вывалился приятель стриженного: правая рука в кармане, голова по-бычьи ушла в плечи, глаза уперты в неприятеля, - вид у него был устрашающий.
 - Алеша, пожалуйста!.. - судорожно вцепившись в рубашку, Оля потянула его к машине.
 Не трогаясь с места, Алексей что-то резко и коротко бросил не по-русски. И горилла как-то неуловимо переменился - вроде и рука там же, и голова тонет в мощных плечах, но теперь в фигуре его угадывалась растерянность и неловкость - он явно не знал, что делать. Алексей опять что-то коротко сказал и кивнул на его, ворочающегося на асфальте приятеля. Стриженый потоптался, хмыкнул и пошел помогать поверженному другу. Он почти проволок того до машины, толкнул на сиденье и через десяток секунд их уже не было.
 - Что ты ему сказал? - Оля все еще дрожала.
 - Успокойся, - он прижал ее к себе, погладил волосы, плечи. - Все уже, успокойся.
 - Что ты сказал?
 - Зачем тебе? Это мое, мужское дело.
 Голос ее задрожал:
 - Алеша, - проговорила она, - почему ко мне?.. Что во мне?.. Я даю повод?..
 - Дурочка! Дурочка маленькая, - он поднял к себе ее лицо со слезами на глазах. - Ты красива, Оленька. Ты редкостно красива. Какой повод еще нужен? Мужчины не в состоянии спокойно смотреть на тебя.
 - Они просто животные! Ты же смотришь.
 - Я?.. Я умираю от желания любить тебя...
 - Алеша! - она широко открыла глаза.
 - Ты думаешь, мне легко быть с тобой рядом, называться мужем и не сметь прикоснуться к тебе?
 - Алеша...
 - Я боюсь прикоснуться к тебе, потому что первая твоя мысль будет: "Он думает, со мной это можно, потому что я доступна".
 - Ради Бога, Алеша, не надо! - слезинки сорвались с ресниц, скользнули по щекам.
 - Я люблю тебя, я твой муж, я хочу быть им и жду, когда ты поймешь это.
 Она замотала головой, спрятала лицо у него на груди.
 - Помнишь, ты обещала Олегу Михайловичу, что будешь мне верить? - Алеша взял ее за подбородок, заставил поднять голову. - Ты жена мне?
 - Я не могу... я права не имею быть твоей женой...
 - Ты жена мне?
 Он ждал, и Ольга тихо уронила в его напряженное ожидание:
 - Да.

<<назад

Статья была опубликована на персональном сайте автора Раисы КРАПП

На нашем сервере публикуется с любезного разрешения автора. Все права защищены.